Активно идут! И особенно много идет мужчин старше пятидесяти лет.
Что же? Я именно такой мужчина. Надеюсь, судьба моя складывается все же несколько иначе, чем у россиян, рвущихся на фронт, но я хорошо их понимаю. Понимаю, что уйти на войну и погибнуть на войне — это, возможно, лучший для них способ преодолеть кризис пятидесяти лет, кризис начала старости.
Представляете себе такого российского мужчину, перевалившего за пятьдесят лет? — из радостей жизни у него осталась примерно только рыбалка (то есть выпивка).
Жена ожидаемо постарела и подурнела, но, что гораздо хуже, из-за возрастного понижения уровня гормона окситоцина в крови у нее испортился характер. Жизнь проходит под лозунгом «еще пуще старуха бранится, не дает старику мне покоя». Он уже не может вспомнить, чем руководствовался двадцать или тридцать лет назад, когда женился на этой… женщине.
(На самом деле он руководствовался высоким уровнем тестостерона, который с тех пор упал, — вот он и не может вспомнить, почему.)
Дети выросли. Настолько уже выросли, что про них стало понятно: они тоже не вырвались ни на какой новый, по сравнению с отцом, социальный уровень. Живут так же тесно и так же бедно. Ученый человек сказал бы, что в России плохо с социальными лифтами. А мужчина, переваливший за пятьдесят лет, отчетливо видит, что дети его идут тем же жизненным путем, которым прошел он, и четверть века спустя придут к тому же результату — с той только разницей, что вместо рыбалки будут утешать себя игрою в танчики.
У него неинтересная работа. Неинтересная, нелюбимая работа, на которой придется изображать деятельность еще десять, а то и пятнадцать лет. Пенсия-то отодвинулась. И даже день зарплаты не будет очень радовать, потому что он же будет и днем уплаты долгов.
Он всю жизнь должен. Причем как-то унизительно должен, по мелочи — за холодильник, за телевизор, за стиральную машинку. И как только он выплачивал один долг, здесь же приходилось делать следующий. И ему хватает ума понять, какую часть выплачиваемых им денег забирает себе банк, кредитовавший и кредитующий его.
Зато ему не хватает ума понять, сколько он платит налогов. Он искренне думает, что 13%. А если удается от налогов уйти, он даже радуется, что надурил государство, хотя на самом деле все равно заплатил из заработанных им денег процентов 30 или 40. Он чувствует подвох, но не может понять, где этот подвох.
Некоторые его друзья, школьные товарищи уже умерли. Один, предположим, от рака. И это была унизительная смерть — с болями, гастростомой и нехваткой парентерального питания. А другой товарищ, предположим, не умер, а пережил обширный инфаркт и теперь живет со стентом в сердце. И жалуется, что ни на что нет сил и ничто больше не радует, даже рыбалка.
Наш герой думает — только не это! Только не так! Лучше, пока есть еще порох в пороховницах, погибнуть в одночасье на войне, когда грохнет тебе по башке какой-нибудь хаймарс. И даже если не убьет, а ранит, то в госпитале тебя будут касаться нежные женские руки и молодой женский голос будет говорить «потерпи, миленький» — когда такое было в последний раз? И вот теперь есть такая возможность — пойти на войну, чтобы была либо мгновенная смерть, либо женская ласка.
А еще деньги! Если пойдешь на войну, впервые в жизни расплатишься с долгами, впервые не будешь чувствовать себя чьим-то должником, а наоборот: все вокруг станут твоими должниками. И если погибнешь, то даже сварливая твоя старуха не сможет сказать, что, дескать, не сумел обеспечить семью.
Давайте честно: этот герой, которого я описал — вообще-то неплохой мужик, нормальный мужик. Единственное, что должен он себе объяснить, чтобы чувствовать себя хорошим человеком, — это почему он едет убивать людей, которые не сделали ему ничего плохого. Таких же неплохих, нормальных мужиков.
Так на то ведь и существует пропаганда! Ему расскажут, что он едет убивать врагов и фашистов. А он очень хочет поверить в это — и поверит.
Потому что, как только поверишь и пойдешь на войну, жизнь перестанет быть унизительной и станет достойной.
Кажется, лет десять-пятнадцать назад мы пытались предлагать этим нормальным мужикам какие-то другие, забытые теперь рецепты достойной жизни. Но у нас не получилось.
