Я летел на Новый год в Париж в конце декабря 1999 г. и читал в самолете свежую книгу Дэвида Элиаса Dow 40 000, которая провозглашала «величайший бычий рынок в истории» (почти в то же время вышел и опус Чарльза Кэдлеца Dow 100 000, но на него я пожалел денег, так как вероятность реализации такого прогноза оценивал низко).
Быстро, еще быстрей
Книга была убедительной и интересной, но история посмеялась даже над Дэвидом Элиасом: к 2 июня 2016 г., когда, по его мнению, все газеты мира должны были сообщить о взятии указанного рубежа, Dow закрылся на отметке в 17 789 пунктов, прибавив с момента издания книги «всего» 60% (в то время как за предшествующие 16 лет он вырос более чем в 12 раз).
Между тем события 2020 г. дают, на мой взгляд, очень серьезные основания с исключительным оптимизмом смотреть на западные экономики, пусть даже сейчас многие авторы пытаются (по вполне понятным, впрочем, соображениям) развенчивать аналогии наступающего десятилетия с «ревущими 20-ми», которые начались предшествующей большой эпидемией и закончились самым разрушительным экономическим кризисом в современной истории.
На прошлой неделе основной американский индекс S&P 500 впервые достиг уровня 4000 пунктов — на 1000 пунктов превысив достигнутую в июле 2019 г. прежнюю круглую цифру и поднявшись вчетверо с весны 1998 г. Быстрое восстановление рынков после пандемийного шока говорит об устойчивом сохранении серьезного восходящего тренда, который оформился после 2013 г., когда основные индексы окончательно превзошли показатели рубежа 1990-х и 2000-х гг., оправившись после краха доткомов в 2000 г., потрясений эпохи «войны с террором» и кризиса 2008–2009 гг. Учитывая нынешние условия, мне кажется вполне возможным их дальнейшее укрепление — и, я думаю, мы увидим Dow на 60 000, а S&P 500 — на 6000 еще в этом десятилетии. Причин для этого я наблюдаю несколько, причем большинство из них существенно отличается от тех, что вели рынки вверх в весьма успешные (и во многом рубежные) для мировой экономики 1990-е гг. (о России в данном контексте я предпочту не упоминать).
Во-первых
Нельзя не видеть существенно изменившуюся ситуацию на «финансовом фронте». Если в 1990-е гг. фондовый рынок рос при фактически неизменном балансе Федеральной резервной системы, составлявшем около 5% ВВП США, то в 2008–2011 гг. баланс вырос до 19%, а сегодня составляет около 36,9%, что почти вдвое превышает показатель на момент завершения Второй мировой войны. После непродолжительного периода подъема процентной ставки она снова вернулась к нулевой отметке. Растущие накопления населения толкают фондовый рынок вверх с беспрецедентной силой: около $5 трлн, вброшенных в экономику США за последние 12 месяцев, раздули его более чем на $18 трлн, если оценивать динамику с начала II квартала прошлого года до конца I квартала нынешнего. Однако важнее даже не размер вливаний, а пришедшее к политикам понимание того, что данный инструмент можно использовать если и не без ограничений, но очень активно.
Мы, вероятно, находимся на пороге нового этапа истории, в которой место Милтона Фридмана и неоклассического монетаризма занимает Стефания Келтон с ее «Современной денежной теорией» (Modern Monetary Theory — MMT). Новые возможности правительств наверняка нивелируют значительную часть страха, который в прежние времена ограничивал ожидания инвесторов, и столь же наверняка сделают повторение новой Великой депрессии невозможным.
Во-вторых
Важным фактором является, на мой взгляд, исчерпание прежних ограничителей роста. На протяжении последнего столетия считалось необходимым не только удерживать государственный долг и дефицит в «разумных» пределах, но сопоставлять показатели рынка с «реальной» экономикой, отражавшейся валовым внутренним продуктом. В последние 20 лет начинает становиться понятным, что, с одной стороны, значительная часть потребляемых благ, прежде всего информационных и коммуникационных, не имеет стоимостного определения: сейчас даже сложно перечислить, за сколько всего хорошего, что недешево нам обходилось еще недавно, мы не платим (сюда относится телефонная и электронная связь, цифровые продукты и средства хранения информации), и насколько стремительно удешевляются и оптимизируются товары, которые уже стали привычными, — от компьютеров до смартфонов, объединяющих в себе функции многих, если не десятков, прежних девайсов; и, с другой стороны, текущие доходы становятся все меньшей частью совокупных активов домохозяйств и корпораций. Я уже писал тут ранее, что отношение долга к активам растет в развитых странах во много раз медленнее, чем отношение долга к валовому внутреннему продукту, а иногда и остается стабильным. Подобное положение дел в условиях нулевых и даже отрицательных процентных ставок не может не привести к взрывному росту фондового рынка даже от нынешних и без того не низких уровней.
В-третьих
Важным фактором выглядит формирование предпосылок для развития качественно новых отраслей и технологий. Подобно тому, как в 1990-е гг. были коммерциализированы и стали драйверами роста мобильная связь, интернет-продажи и иные информационные услуги, в 2020-е гг. выйдут на широкий рынок товары, воплощающие в себе новые технологии энергосбережения и неуглеродной экономики. Электромобили могут распространиться так же быстро, как мобильная связь; производство энергии из альтернативных источников в развитых странах к концу 2020 гг. станет доминирующим; окажутся востребованы качественно новые технологии производства сельскохозяйственных продуктов, будет совершен серьезный прорыв в здравоохранении, а ныне крайне сложные и дорогие медицинские процедуры станут доступными и массовыми — включая основанные на коррекции человеческой ДНК. Всё говорит о приближающейся революции в робототехнике и резком сокращении потребности в рабочей силе — что в условиях возможного введения в перспективе тех или иных форм базового дохода обусловит стремительное развитие медиа, а также сферы развлечений. Интернет станет общественным благом на всей планете вследствие коммерческого освоения ближнего космоса, а уже появившиеся квантовые компьютеры если и не превратятся в основной вид компьютерной техники, то получат крайне широкое распространение, выступая материальной основой эпохи искусственного интеллекта. Именно 2020-е годы станут периодом не только количественных, но и качественных изменений и в данном отношении будут более схожи с 1990-ми, чем с 2000-ми или 2010-ми годами — со всеми вытекающими последствиями для фондовых рынков.
В-четвертых
Значимым фактором станут геополитические изменения. В 1990-е и 2000-е гг. в мире чувствовалось очарование глобализацией, а самыми перспективными считались развивающиеся рынки. Между тем в последние годы многие из этих стран либо потеряли свою хозяйственную привлекательность, либо стали намного более конфронтационно относиться к западным державам. Фондовые рынки в России и Китае, которые в 2000–2007/08 гг. выросли в 4–10 раз, находятся сейчас в долларовом выражении существенно ниже показателей 13-летней давности, тогда как все рынки развитых стран выросли с тех пор в 2–2,5 раза — включая даже понесший катастрофические потери в 1990–2000-е гг. японский Nikkei. Эти новые тренды, на мой взгляд, приведут к дополнительной концентрации финансовых ресурсов на развитых рынках, поддерживая их устойчивый рост, — теперь «приливная волна» уже не будет «поднимать все лодки», что казалось столь естественным всего четверть века тому назад. Напротив, переток капиталов из развивающегося мира в развитый вполне может ускориться — причем не только по сугубо инвестиционным, но также по социальным и политическим причинам.
Подводя итог
Я бы сказал, что последние четверть века прошли в мире под знаком перехода от традиционной индустриальной экономики, которую обслуживала столь же традиционная финансовая система, к новой хозяйственной и денежной реальности. Фронтальный экономический рост в мире в 1990–2010-е гг. был обусловлен тем, что развитие западных стран определяло успехи индустриального производства на периферии, а последнее вело к росту спроса на материалы и энергоносители и созданию новых рынков сбыта в сырьевых экономиках. Сейчас положение меняется, Запад получает новые источники того, что еще в 1990-е гг. некоторые исследователи называли «неограниченным богатством», и к тому же оказывается почти безальтернативным направлением для инвестирования в условиях «возобновления истории» и новых геополитических конфликтов. Всё это позволяет надеяться, что конец нынешнего десятилетия развитые рынки встретят показателями, о которых раньше можно было только мечтать, а вот куда заведет развивающиеся страны их консервативная и конфронтационная политика, сегодня говорить еще рано!
