В условиях кризиса, связанного с пандемией, во всем мире возрос запрос общества на справедливость. Но если экономическая ситуация в России не уникальна, то представления общества о справедливости имеют свои, обусловленные культурой и историей особенности.
Цена неравенства
В России сравнительно высокие показатели неравенства: индекс Джини, показывающий отклонение от равномерного распределения доходов, в последние годы закрепился в диапазоне 38–40%, свыше 70% активов принадлежит менее чем 5% граждан. Это существенно выше, чем в большинстве европейских стран, хотя и далеко от мировых антирейтингов. Парадоксально, что при этом зачастую сама постановка вопроса о справедливости вызывает у нас неприятие, а необходимость государственного вмешательства отрицается. Как правило, такой подход основан на двух простых тезисах: 1) уравниловка тормозит экономическое развитие (тезис, базирующийся на нашей исторической памяти) и 2) государство не может решить, кто сколько должен зарабатывать, лучше, чем это сделают свободные рынки и конкуренция (тезис, основанный на поверхностных познаниях в экономике).
Многие экономисты не разделяют таких убеждений: по их мнению, существует комплекс проблем, которые связаны с несовершенством рыночной экономики (провалами рынка) и требуют вмешательства государства для повышения благосостояния общества. Нельзя и преуменьшать роль справедливости в принятии экономических решений. В 2017 г. Ричард Талер даже получил Нобелевскую премию по экономике за исследование того, как психологические аспекты, в том числе представления о справедливости, влияют на поведение экономических агентов. Высокое неравенство доходов — не просто печальная правда жизни. Вкупе с различными рыночными барьерами оно порождает «ловушку бедности»: из-за нее значительная часть населения не имеет возможности повысить свою производительность, например, получив качественное образование. В такой ситуации общество в целом мало что выигрывает от того, что богатые могут вести инновационную деятельность. Роль государства в этом вопросе — устранять барьеры, а если это невозможно — помогать преодолевать их, например перераспределяя доходы. Роль предпринимателей — осознавать не только свои личные долгосрочные интересы, но и логику развития экономики в целом. Если предприниматели уклоняются от такого нарратива, это воспринимается обществом как несправедливость.
Помимо несовершенств рынка, искажающих процессы конкуренции, важную роль играют и искаженные экономические стимулы. Стимул получения прибыли — правильный. Готовность предпринимателей брать на себя риск — фундаментальный фактор экономического развития. Но погоня за сверхприбылями делает экономику нестабильной, а значит, и менее эффективной. Принятие на себя рисков часто оказывается эфемерным — на деле риски перекладываются на государство и общество. Наиболее наглядно это демонстрируют финансовые бумы и кризисы: конкуренция не позволяет участникам финансового рынка уклоняться от погони за сверхдоходностями. При этом риски, которые они якобы берут на себя, в большинстве случаев перекладываются на государство: в случае чего оно придет к ним на помощь с бюджетными средствами (средствами налогоплательщиков), чтобы избежать краха финансовой системы. И в глазах общества это выглядит проявлением несправедливости.
Неравенство доходов и финансовая нестабильность, порожденные разрушительной (а значит, несправедливой) конкуренцией, имеют и глобальные последствия. Мировая экономика находится в состоянии так называемой секулярной стагнации — спада, вызванного глубинными структурными факторами, а не просто временными шоками и конъюнктурой. Среди причин стагнации — переизбыток сбережений (богатые сберегают большую долю своего дохода) и низкий инвестиционный спрос в условиях возросшей неопределенности.
Справедливость vs. эффективность
В то же время запрос на справедливость может иметь разную природу, позитивную и негативную повестку. К счастью, есть ощущение, что негативное понимание справедливости — «отнять и поделить» — в российском обществе становится все более маргинальным. Общество все менее терпимо относится к низовой и верховой коррупции, к преимуществам, которые дает лоббистский ресурс и полученный за счет его доступ к инфраструктурным проектам или налоговым льготам и т. д.
Есть и запрос на эффективность государства: в попытке решить проблему несправедливости как результата неэффективной работы рынков неэффективное государство может не справляться со своими задачами и даже усугублять ситуацию — провалы рынка замещаются не менее опасными для общества провалами государства. Но важно ответить на вопрос: в чем состоит исходная причина провалов государства в России, эпизодических проявлений его неэффективности и несправедливости: это пресловутый «режим» и порожденные им институты? Неоправданно большая доля государства в экономике, мешающая полезной конкуренции? Сменится власть и следом изменятся институты, сократится раздутый государственный сектор и решатся проблемы провалов государства? Вряд ли все так просто.
Наш опыт перехода от командной к рыночной экономике в начале 1990-х скорее показывает, что одно неэффективное государство может смениться другим неэффективным государством. При этом сжатие доли государства в экономике в 1990-х сопровождалось скорее ростом чувства несправедливости, а последовавшее в 2000-х расширение доли государства в экономике — уменьшением чувства несправедливости. Сейчас это чувство сменяется разочарованием от государства — которое вновь разрослось, но не соответствует запросу на справедливость. Эти изменения следует связывать непосредственно с изменениями в обществе, а не только в государственной власти.
Бесперспективно обсуждать эффективность государственных институтов в отрыве от институтов общества, которые, в свою очередь, основываются на более фундаментальных феноменах культуры. Растущий запрос на справедливость может, с одной стороны, отражать поляризацию представлений о справедливости (условное большинство все более активно обвиняет в несправедливости условное меньшинство), а с другой стороны — свидетельствовать о формировании более целостной системы ценностей. Как показывают экспериментальные наблюдения и поведенческая экономика, иногда люди ведут себя непоследовательно в разных ситуациях. В недалеком прошлом многие из нас презирали коррупцию, но предпочитали дать сотруднику ГИБДД взятку, а не оплатить законно выписанный штраф. Многие российские студенты готовы одновременно списывать на экзаменах и жаловаться на качество образования. Но ситуация меняется. Опять же, экономической науке известно, что люди склонны подстраивать свое поведение под ценности большинства (классические экспериментальные исследования в этой области проводили Эрнст Фер и Симон Гэхтер). И это большинство, кажется, меняется, формируя более состоятельное, инвариантное представление о справедливом.
Государство вряд ли может быстро перестроить институты общества. Но государство может поддерживать распространение одних ценностей и ограничивать распространение других. Государство может реагировать на запросы общества о справедливости, но может и направлять их в определенное русло. Именно государство стоит за формированием ощущения, что мировая политика несправедлива по отношению к России. Освещение крупных коррупционных дел — также часть подхода государства одновременно и к формированию, и к удовлетворению стремления к справедливости. Ряд антикризисных государственных мер в условиях пандемии носил характер не столько экономических стимулов, сколько справедливой социальной поддержки. Хотя сообщение о том, что правительство намерено ограничить рост цен на сахар и масло, появилось накануне пресс-конференции президента, тем не менее сама по себе эта реакция показывает, что государство поддерживает общество: цены могут быть экономически обоснованными, но при этом несправедливыми. Наконец, предполагаемое целевое использование дополнительных доходов бюджета от введения прогрессивного подоходного налога — это не только желание показать «богатым», что их деньги пойдут на самые благие дела, но и обещание обществу социальной справедливости, пусть и довольно робкое пока.
